bdsmion

Какие бы ни нацеплял я лица,
Какой бы ни был замысел-случайный гость:
Приходит Женщина - признаться не боится,
Что видит целиком меня насквозь.

Луна несется в Великом Гоне,
Весна зовет тротуаром улиц.
Тебе к лицу быть всегда в погоне,
Всегда в бегах – тем блажен безумец.

Ты жаждал крови – но выпил яда.
Хотел огня – он тебя сжирает.
А не заладилось – и не надо,
Зато оркестр кадриль играет.

Ты прав, безумец, так интересней,
Вон тень с косою на камень села.
Ты с ней танцуешь, а я ей песни
Пишу, пока нас тоска не съела.

Весна несется, апрель сгорает
И смерть солдатский надела ранец.
Пляши с ней, ярый, пока играет
Кадриль оркестр, безумных танец!

Пей до дна мою больную Душу,
Наливай в серебряный бокал.
Я твоей Свободы не нарушу -
Ты давно мне горе предрекал.

Нежно гладь мою нагую спину,
Избегая серебрёный крест.
Я твоей Геенны не покину -
Для меня в Эдеме нету мест.

Злые кандалы из серебра
Одевай на сгибы тонких рук.
Я твоей Души не сберегла -
Не отдаст её девятый круг.

Погружай истерзанное тело
В жадный плен серебряных цепей.
Я твоей кончины не хотела!
Пей мою больную Душу, пей!

Мой напарник - исконный, породистый одиночка;
шрамы, перстни, наколки и седина в висках.
Ничего, на самом-то деле, не помню точно,
до сих пор не пойму, как стала ему близка.

Мой напарник знает, откуда здесь дует ветер,
где зимуют раки и где они ждут весны.
С ним непросто шутить, в особенности о смерти.
Он не носит ножа, так как знает, что делать с ним.

Рядом с ним я щенок, восторженный и нелепый,
карамельная девочка в шёлке и кружевах.
Так он смотрит в мои глаза и сбивает пепел,
что не знаю, как я вообще до сих пор жива.

У него высокие скулы, стальные нервы, -
но в груди цветут эдельвейсы,
крылья режутся за спиной.

Помню, я была чьей-то женой, и почти примерной;
он сказал -
"бросай это дело, идём со мной".

Здравствуй, алло. Ага, это я. Узнала?
Нет? Значит, стану богатым. Да ладно, шутка.
Я ненадолго, правда. Хреново стало – вот и подумал, услышать бы на минутку...
Стой, не бросай трубу. Ничего не надо, правда – хотел услышать... Ты как? Живая?
Я, вроде, тоже. Немножечко едет крыша. Может быть, не немножечко. Я не знаю.
Нет, ты чего! Завязал. Никаких “увечий”. Только балет и керамика, сон и телек.
Тут из-за сырости нафиг прогнили вещи. Берцы порвал, представляешь, до самых стелек.
Рыбы? А, рыбы сдохли – осталась тина: помнишь аквариум в старой оранжерее?
Стены вверху пожелтели от никотина. Нету воды, батарея давно не грееет.
В общем, говно, а не место. Уехать? Нет уж. Некуда ехать и не на чем. И, что хуже –
незачем. Я же давно превратился в ветошь, я даже сам себе больше уже не нужен.
Шрамы болят, а вчера еще заломило перед дождем все суставы – артрит, похоже.
Может, мне стоило взяться за варку мыла? Ладно, шучу, я забросил и это тоже.
Ну приезжай, у меня еще виски литр, правда, жратвы вот, как водится, не осталось.
Если решишь заехать – взяла бы свитер? Только не думай, что я тут давлю на жалость.
Я бы хотел, чтобы все повернулось иначе. Только что толку кричать – я давно охрип.
Знаешь, в последние дни меня часто фачит – кто на моей могиле напишет R.I.P.?
Крутит живот – от любви ли неимоверной, или от джанки-фуда пришел гастрит.
Ты не приедешь? Тогда я умру, наверно.
Да, адрес тот же. Домик на Пейпер-стрит.

Ангелам посвящается...

"Я помню этот миг… и свет недвижимый,
Когда в оковах к трону подвели
Меня – я молодой был и обиженный,
А рядом вишни бешено цвели.

Он говорил – величие есть мания,
Он говорил: гордыня – это грех.
Он говорил, что будет наказание,
И это будет, мол, урок для всех.

Пред хором белокрылых херувимчиков
(я был им братом… полчаса назад!)
Мне оборвали крылья – как зачинщику
И вынесли вердиктъ – навеки в Ад…

Неважно стало – выживу ли, сгину ли…
Я так устал от хора пошлых фраз…
И вниз упал – не потому, что скинули,
А чтобы полетать – в последний раз.

Вот обиду сглотнул торопливо -
Эта горечь меня не сломала.
Ничего,я почти что счастливый,
Мне для счастья вообще надо мало.
Привыкаю к свободе полета,
Не хожу по следам твоим следом.
Остывает горячее что то -
Словно кофе в обнимку под пледом,
Словно кровь на разбитой губе...

Залил дождь тишину городскую...

Я привык тосковать по тебе,
так привык,что уже не тоскую.

вверх, вверх!